Страницы

О природе Человека, Ребенка, Таланта

Человек может все! (1960-е)

Не осуществив мечту детства, я приобрел сто мучительных “почему?”. Что может человек? Где границы человеческого “могу”? Нельзя ли их раздвинуть? Если можно, то как?.. Природа человека… Что это?

Мы с педагогами Кизлярской музыкальной школы проверили: способность к одному виду деятельности слагается из способностей к другим. Талант – это синтез множества талантов. Для того чтобы воспитать специалиста, надо развивать “человека вообще”, человека в целом…

И сегодня я готов спокойно и уверенно, с полной ответственностью утверждать: “Человек может все!” И это не слепая вера. Дайте человеку возможность мочь!

Именно через осмысление этого девиза шло формирование идеи многоцелевой школы, школы-комплекса, призванной развивать все, что включает в себя понятие “человек”.

Человек! Тот, кто впервые назвал так когда-то нашего предка, сделал выдающееся педагогическое открытие. Человек – чело веков, то есть лоб, ум, лицо столетий, ум, формировавший века, ум как результат миллиардов лет эволюционного развития природы. Мы не с нуля начинаем, мы берем эстафету у многовековой истории развития жизни. И мы должны, говоря в классе: “Здравствуйте, дети!”, иметь в виду глубоко осмысленное “Здравствуйте, века!” И если это “здравствуйте” с тем же смыслом скажет вся школа, создав условия для развития природы человека, то каждый гражданин страны детства и мы вместе с ним обоснованно заявим: “Человек может все!”

Вернуть в школу чувство (1970-е)

Активность интеллектуальных сил произрастает из высокой активности двух взаимосвязанных форм мышления: словесного и образного, которые основываются на активности чувственных форм восприятия.

Каким же быть уроку? Чем ярче вырисовывалась предметная структура учебного процесса с полноправными уроками физкультуры, труда, музыки, изобразительного искусства, тем острее вставала проблема времени, проблема учебной нагрузки школьников.

Благодаря гигиенически оправданному сокращению (до 30–35 минут) времени уроков “речевого” и “образного” циклов, поставленных в расписании по принципу смены видов деятельности, были созданы объективные условия для включенности внимания школьников с первого до последнего урока, для формирования привычки напряженно, с отдачей трудиться.

Чувство собственного достоинства – энергоисточник развития личности (1970-е)

Если бы у меня спросили: “Есть ли первокирпичик, причина причин, энергоисточник развития личности?”, я бы ответил: “Есть! Это чувство собственного достоинства, своей значимости среди людей”. А двигателем развития можно было бы назвать успех в той или иной деятельности. Успех, пусть самый малый, в конкретном нужном людям деле и есть начало расцвета личности.

Определяющее значение при этом имеет любимое дело, к которому “лежит душа”, в котором “я” раскрывается и утверждается наиболее успешно. Поэтому первоочередная задача школы наряду с обучением основам наук – предоставить каждому ученику возможность иметь любимое дело.


Школа-комплекс открыла для ребят множество путей к самоутверждению в добрых делах, направив их энергию поиска себя в русло подлинного расцвета личности. Ученик, включенный в разностороннюю деятельность, проходит через цепь поражений и удач, а не только через одни победы или поражения. Жизнь в школе воспитывает в ребенке бойцовский характер, волю, оптимизм, стремление преодолеть трудности. Познавая успехи и поражения, он становится чутким к успехам и неудачам товарищей. В нем крепнет основа доброго, ценнейшее качество – сопереживание, способность прийти на помощь.

Погружение! (1980)

С тех пор как впервые взволновала меня проблема таланта, прошло более двадцати лет. Не было дня, чтобы не думал о ней.

И возникла мысль: а что, если посмотреть на нашу сущность иначе? По-другому взглянуть на наше тело, мозг? Представить их как одно целое? Очень красивое слово: разум. В нем слышатся два: раз и ум. Единый ум. Множество сведений, “слепков действительности” разом соединены в совокупное во взаимосвязи и отличии составляющих.

В создании условий для своевременного развития всех внутренних сил ребенка, всех его задатков заключается разгадка таланта. Поиски путей интенсификации учебного процесса, “прессование времени” – понятная, доступная вроде бы цель, и так трудно достижимая. Но вот, кажется, ключ к решению проблемы времени найден. Идея возникла не в школьном классе и не за рабочим столом – на деревенской улице, в образе, привычном с детства...

Сруб колодца. Крутится барабан, наматывает цепь и поднимает полное ведро с чистой родниковой водой. Пустое ведро с гулким эхом падает в бездну. Всплеск – оно погрузилось в воду. И вдруг слово-ключ, слово-образ – погружение! А за этим образом другой: цепь, звенья которой крепко соединены между собой, вытягивает полное ведро. И включилась мысль. Школьные предметы – те же звенья. Но сцепления в голове ученика не происходит. Мы пытаемся искусственно соединять их на финише, а надо бы с самого начала крепко связывать параграфы, темы, сосуществующие под обложкой учебника, в стройную, объединенную общей идеей конструкцию Знания. Постигать его нужно, погружаясь в самую суть, то есть усваивая эту идею.

Погружение. Слово обернулось идеей: погружение – это способ познания. Логично использовать его прежде всего в начале знакомства с учебным предметом, чтобы вызвать интерес к нему.


При традиционной урочной системе каждый следующий урок (новая доминанта) как бы стирает предыдущий, обесценивая его значимость. Чтобы определиться, найти “свой” предмет, нужно глубоко погрузиться в него, а не барахтаться на его поверхности, скользить по касательной. Причем работа должна строиться так, чтобы в различных видах деятельности были задействованы все анализаторы (зрение, слух, моторика), индивидуальные занятия чередовались с групповыми и коллективными, репродуктивные задания с творческими.


Много ли человеку надо? Много! (1980-е)

Новая форма организации учебного процесса позволила более интересно и продуманно организовать вторую половину дня, занятия по интересам. Закончились обязательные уроки. “Ты свободен. Что тебя интересует, ученик? Какое оно, твое дело? Ты еще не знаешь? Мы даем тебе возможность выбрать. Ищи, пробуй!” Разве может быть иной позиция школы?

А много ли человеку надо? Много. Надо, чтобы кто-то услышал его, присмотрелся бы по-доброму. И он расцветет, вырастут у него крылья и не будет для него преград.

О МЕТОДЕ ВОСПИТАНИЯ



Страна Надо: чтобы воспитать ответственность, надо возложить ее на человека! (1970-е)


Наше воспитание стало в основном словесным. Не отсюда ли многие наши беды? Нам сегодня крайне не хватает воспитывающей деятельности. Как известно, чтобы воспитать ответственность, есть одно средство: возложить ее на человека.

Надо… Сколько раз звучало это короткое слово, когда необходимо было перешагнуть через “не хочу”, “не могу”, когда надо было помочь людям.

Надо! – короткий, но емкий приказ самому себе, когда, кажется, нет сил, когда так хочется отдохнуть, прилечь, расслабиться.

Надо! – призыв к воле, решительным действиям.

Надо! – значит хочу помочь людям, хочу человеку счастья.

Из этого “надо” выросла одна из ведущих линий нашей воспитательной работы в школе, нашей работы по самосовершенствованию – “надо”, равное “хочу жить для людей, хочу оставить на земле след Доброго”. Именно такое “надо” воспитывалось в трудовом лагере, и через него утверждалось в школе.

Человек силен памятью и верой (1970-е)

Детство – время стремления человека ко всему прекрасному. Никогда он не жаждет так красоты, как в эту пору. И как важно помочь юной душе увидеть истинно великое в жизни и человеке. В трудовом лагере мы стремились создать такие условия, такие отношения, чтобы ребята могли возможно более полно удовлетворить жажду идеального. Мы учили и учились сами на образцах прекрасного, которые дает нам история нашей страны.

От поколения к поколению несет людей героической судьбы в настоящее, в грядущее благодарная память народа. Святая память. Человек силен памятью и верой! Величие человека – в величии его народа. Герои, память о них – та святыня, то бесценное достояние, которые питают нашу жизнь. Вот почему огромное внимание мы придавали рассказам о героях, песням о них и обстановке, эмоциональному фону, рождающим внимание и доверие.

Костер, ночь, тишина. Каждое слово проникает к сердцу, воображение уносит в те времена, в ту среду, к тем событиям, о которых говорится в рассказе или поется в песне…

Я не верю в педагогику вещаний. Я верю в педагогику борьбы  (1980-е)

Педагог может достичь наивысшего воспитательного эффекта, когда вместе с учеником мечтает и приближается к мечте. Точнее, направляет процесс роста ученика, побуждает к действенному, активному самостроению, самосовершенствованию в соответствии с его представлением об идеале человеческой личности.

Мечта открывает перспективу, ее высота мобилизует силы, закаляет волю, характер. Но речь идет не о пустом, беспочвенном мечтании – о построении воображаемого “я” из имеющихся задатков, своеобразия личности.


Вот какой, думается, должна быть наша педагогическая позиция: “Мы вместе будем бороться, вместе жить, вместе работать над собой, будем бороться сейчас и готовить себя к завтрашней, еще более напряженной борьбе”. Акцент должен быть очень точным: не “совершенствуйся, расти, а я погляжу, как ты это будешь делать, и подсоблю”, а “мы вместе будем, обязаны расти, потому что в ответе за свою землю”. Такая позиция снимает отчуждение и делает ученика борцом уже на старте жизни. Он не готовится к борьбе, а борется уже сейчас.


Я не верю в педагогику вещаний. Я верю в педагогику борьбы, борьбы не рядом с учеником, а вместе с ним, плечом к плечу. Хотите, чтобы дети жили счастливо и интересно? Мечтайте с ними. Хотите вырастить бесстрашных борцов за светлое, высокое, доброе? Учите их мечтать о светлом, высоком, добром. Хотите убить личность? Убейте мечту.

Детей нельзя воспитывать по-детски! (1980-е)

Думая над совершенствованием ученического самоуправления, мы все яснее видели необходимость создания другой структуры самого коллектива. В конце концов пришли к разновозрастному трудовому объединению.

Производительный труд – колоссальное средство воспитания уже только потому, что созданное им обладает наглядностью, материальностью, аккумулирует в себе качества личности создателя, делая “стоп-кадр” его сильных и слабых сторон. Предприятие, на котором работают дети, должно своей целью иметь не план, не прибыль, а воспитание, развитие гармоничной личности, многостороннюю подготовку к труду. Поэтому оно должно быть не узкоспециализированным, а многоотраслевым.

Положение старшего, в которое попадали наши ученики, творило чудеса. За год большинство членов коллектива побывают в роли руководителя того или иного уровня. Становясь вновь рядовыми, они по-прежнему активно решали все вопросы жизни коллектива, отстаивали свое мнение, правоту, если это было необходимо ради интересов дела, чувствовали себя в ответе за все происходящее.

Детей нельзя воспитывать по-детски. Ребенок играет ту роль, которую ему предоставляют обстоятельства. Маленькая роль растит маленького человека, масштабная, великая роль растит масштабную, великую личность.



О ТВОРЧЕСКОМ ПЕДАГОГИЧЕСКОМ КОЛЛЕКТИВЕ

Только при демократическом стиле отношений возможен рост коллектива (1970-е)

Есть, думаю, только один путь воспитания творческого коллектива – предоставление возможности высказывать и отстаивать свои мысли каждому – и ученику, и учителю. И мы стремились к тому, чтобы решение было действительно коллективным – принятым в результате обсуждения всех точек зрения, всех “за” и “против”.

Мы учились строить отношения на основе уважения, бережного отношения друг к другу, боролись с грубостью, нервозностью. Не сразу утверждался взгляд на учителя как на старшего товарища ученика, призванного помочь ему и в учении, и в формировании его личности.

Идти к высоте равенства с детьми (1980-е)

Решительные шаги к открытому диалогу с учеником, педагогике сотрудничества поставили перед нами проблему всестороннего развития, самосовершенствования учителя.

Когда мы шли веселой и шумной гурьбой из школы после обсуждения вопроса о систематическом коллективном анализе учебной деятельности, я заметил, что Ира была какой-то подавленной.


– Вы чем-то расстроены, Ира? – спросил я.

– Да. Вы тоже нам не до конца верите.

Я едва не задохнулся от удивления.

– Как вы к этому могли прийти?!

– Наблюдала за выражением вашего лица. Вы нас усиленно поощряли, восхищались. Слушали с умилением.

Как же – деточки, оказывается, мыслят и могут говорить дельно!.. Неужели вы тоже из диспетчеров?

– Каких диспетчеров?

– Взрослости нашей, – вздохнула она. – Захотел – включил: пусть побалуются, поуправляют собой, нами. Захотел – выключил. Удобно, правда?

После первых попыток оправдаться перед Ириной и собой я все больше убеждался: она права. Сколько же нам надо взаимного терпения друг к другу, чтобы старшим не унизиться до снисходительности, а младшим не проявлять показной, нарочитой независимости. Мало сказать, мало подумать о необходимости веры в силы ребенка, о необходимости разговора с ним на равных, мало, очень мало. Нужно шаг за шагом, ломая перегородки штампов, идти к высоте равенства с детьми. И только тогда начнется мучительно трудное, но крайне важное умение смотреть в глаза ребят не сверху, а прямо.

Мы сами, будучи детьми, прошли эту школу искаженных, как в кривом зеркале, отношений взрослого и ребенка. Внушаем из поколения в поколение: старших надо уважать! А верно ли так упрощенно, от календаря распределять достоинства людей? Взрослость – синоним духовности, ответственности. Не годы нужно уважать, а мудрость, силу духа независимо от возраста.



Действовать немедля, но не спеша (1980-е)

Проблема отношений, общения, взаимопонимания – одна из главных в педагогике. Подлинное общение невозможно с позиции силы, волюнтаризма, авторитарности.

В ученической среде уже действовал, ошибаясь, путаясь, но действовал актив ребят, хоть и медленно, но все более увеличиваясь. А педагоги в основном выжидали. В чем же дело?

Со временем я понял. Есть такое выражение: торопись не спеша. Мы же слишком спешили. На педсоветах учителя поддерживали меня, но проходили дни, и они остывали, не желая или не умея проявить инициативу:


– Мы не против, но как это сделать практически? – спрашивали с беспокойством.


Я либо показывал сам, либо приглашал специалистов. Как работать с ученическим коллективом? Посмотрите. Как эффективнее провести урок? Посмотрите. Все чаще сыпались обращения: “А как здесь сделать, посоветуйте…” Казалось бы, чего желать руководителю? Но чем больше я “горел”, бросая себя во все точки, тем больше… гасли глаза учителей. Так парализовалась коллективная мысль, и незаметно вместо атмосферы сотрудничества в школе фактически воцарился авторитарный стиль руководства.


Коллективу, внедряющему новую идею, нужен лишенный какого бы то ни было давления стиль отношений. Действовать немедля, но не спеша – вот чему надо учиться тем, кто внедряет новое. И в этом “не спеша” заключено бережное отношение к другому. “Не спеша” – это знание и уважение опыта тех, с кем думаешь творить.


ОБ УЧИТЕЛЕ



Жить жизнью тех, кого учим  (1960-е)


Трудно поворачивался учитель к человеку в будущем пианисте, скрипаче. Появление в музыкальной школе хореографов, оживление клубной работы вызывали среди “классиков” недоверие: “Мы отходим от профессионализма, школу превращаем в самодеятельность”. У этих педагогов были свои отработанные приемы, благодаря которым их выпускники учились дальше в музыкальных училищах и вузах. В основе их метода воспитания лежал принцип отбора учителя-предметника: 1) я даю – ученик берет – ученик учится; 2) я даю – ученик не берет – ученик не учится.

По-другому подходит к своей профессии учитель-психолог. Он стремится к познанию своих учеников, живет жизнью тех, кого учит. Если преподаватель-предметник скажет об ученике: “У него не получается”, то учитель-психолог подчеркнет: “У нас не получается”, себя от него не отделяя.

Ученику можно передать только то, чем ты сам наполнен”. (1970-е)

Я пришел к выводу, что неожиданный положительный эффект моих педагогических провалов (см. следующий разворот. – Прим. ред.) – в убежденности и искренности реакции на то, что считаю отвратительным в людях и их поступках.

Если ты не чувствуешь гнева, а изображаешь его, то гнева нет. Если ты сам не веришь своим словам, как же поверит в них ученик? Педагогика не существует вне личности учителя. Пути совершенствования личности учащегося идут через совершенствование самого учителя. Утверждение: скажи мне, кто твой учитель, и я скажу, кто ты, – справедливо и правомочно, как справедливо и правомочно утверждение: скажи мне, кто ты, и я скажу, кто твой учитель.

Учитель начинается с любви к Родине! (1970-е)

Учитель начинается не с любви к ребенку, а с любви к Родине. Когда любовь к детям вырастает на основе гражданственности, когда суть любви к ребенку – забота о будущем Родины, духовное возвышение человеческой сущности ученика, только тогда мы можем сказать: перед нами педагог.

Это не красные слова. Это ключ к нашему делу, исток таланта учителя. Мы говорим: жизнь – борьба. Педагог выводит ребенка в жизнь, т.е. в борьбу. В борьбу с чем и против кого? Если нет у него ясного об этом представления, его не спасут ни живость, ни естественность.

С осознания смысла жизни начинается воспитание личности (1970-е)

Ты мой ученик. Я твой учитель. Давай подумаем, зачем мы с тобой родились, зачем живем на этой земле.

Не общие слова требуются для ответа! А выношенные, выстраданные, идущие от сердца, чтобы прояснилась картина жизни и наше место в ней. Мы ищем ответ, осмысляя окружающее, тревожа память, вглядываясь в судьбы тех, кого уже нет. У деревьев и цветов, у моря, звезд, птиц ищем ответа. В поэзии. Да! В поэзии жизни. Постигая ее основу, ее истину, мы начинаем понимать себя, других. И приходит обжигающее ощущение своей неразрывной связи со всем сущим на земле.


Отвечая на главный вопрос “Зачем я?”, мы найдем ответы на тысячи других, поймем, что человек – звено в цепи поколений, соединяющее прошлое, настоящее, будущее.

С осознания смысла жизни начинается воспитание личности, чувства сопричастности с делами и мечтой своего народа, убеждение в том, что “мое” и “наше” неразрывны. Постижение сущности бытия рано или поздно приводит к раздумьям о сущности человека.

Чтобы вести за собой, надо и себя вести (1980-е)

Педагогику вызубрить нельзя, сотворить раз и навсегда тоже. Суть деятельности педагога – творчество, исследование. Успешная работа сегодня не дает никакой гарантии, что завтра она будет такой же. Ибо завтра – новое испытание.

Какими же качествами надо обладать учителю? Одним из основных можно назвать честность. “Жить честно, – говорил Л.Н. Толстой, – это рваться, путаться, бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться и метаться”. Да, “вечно бороться и метаться” – наша учительская судьба. Нам противопоказаны благодушие и самодовольство.

Если в основание пирамиды из всех наших педагогических построений мы положим заботу о ребенке, развитии его духовных и физических задатков; если, веря в ученика, при любых, пусть даже самых “безнадежных” обстоятельствах, будем вести его к успеху; если будем честны перед своим народом; если каждый шаг, слово, действие, взгляд, улыбку будем соотносить с целью воспитания и руководствоваться ею в нашей совместной с учеником деятельности, наш педагогический талант не иссякнет, а будет крепнуть и совершенствоваться. И однажды нас осенит удивительно простая, но очень важная мысль: чтобы вести за собой, надо и себя вести, не останавливаясь в этом движении к себе лучшему ни на один день.

Неспешное общение рождает тонкость мировидения  (1980-е)

Какое из свойств личности или какая способность, без которой учитель не может успешно работать с ребятами, наиболее трудно достижима? Пожалуй, тонкость мировидения. Поясню, как я это понимаю.

Мысленно пройдем по школьному коридору. Перемена… Видите вон того высокого парня у окна? Ему больно… У него плачет… спина. Подойти или оставить одного? Поддержать сию минуту или лучше сделать вид, что не заметил его состояния?

А здесь – смотрите! Несется солнце! Четкое стаккато каблучков словно выбивает искры! Перезвон света в задиристых белых кудряшках сливается с музыкой серых глаз.

Минута школьной перемены, а сколько маленьких набросков-сюжетов!.. Не пропусти, учитель, эти мгновения. Держи в своих руках связи-нити, соединяющие тебя с учениками. Неспешное, то есть предельно внимательное, всматривание в мир человека, проникновение в суть сказанного им, в интонационный строй его речи, в симфонию его движений.

Именно неспешное общение рождает тонкость мировидения. А для этого нужно, чтобы зрячим было наше сердце – главный педагогический инструмент учителя. Инструмент познания самого себя, жизни, души ребенка.

Использованы фрагменты из книги М.П.Щетинина   “Объять необъятное”

ВАШ СОВЕТ...

Начало


Хорошо помню сцену моего представления педагогическому коллективу Яснозоренской школы. Словно это было вчера, вижу глаза учителей, в которых понятный мне вопрос: “Кто ты?”


“А в самом деле, кто? – мысленно вступая с ними в разговор, думал я. – Что принесу вам? Я не управлять хочу, а думать вместе с вами, вместе бороться за школу для детей. Так с чего начать?..”


И вот я в кабинете директора… у себя в кабинете. Все ушли домой. Завтра мой первый день, вторая четверть 1974/75 учебного года. С чего начать? В воображении проносились эпизоды из жизни в Бессоновке, строительство школы. Помнишь, настоящее взаимопонимание ты встретил только тогда, когда, взяв мастерок, встал рядом с рабочими, когда они поверили, что ты не командовать пришел, а вместе с ними дело делать. Ты обратил внимание на то, как по-разному отнеслись к идее школы-комплекса рабочие и учителя? Для первых она стала их собственной, а для вторых оказалась чужой, продиктованной “сверху”. Новое должно обязательно созреть, родиться в коллективе. Нельзя распространять опыт директивно, кампанией. Навязанное новшество превращает людей из творцов в слепых исполнителей.


Внезапно я услышал чьи-то взволнованные крики. Что это? Быстро поднявшись, открыл окно. В кабинет ворвался холодный осенний ветер и вместе с ним ожесточенная, грубая брань, от которой стало жарко: крик был детский. Я увидел жуткую сцену: два рослых подростка били в овраге мальчишку лет одиннадцати. Не помню, как бежал по лестнице со второго этажа и дальше вниз. Через несколько мгновений, схватив за шиворот хулиганов, я тряс их с такой силой, будто навсегда хотел вытрясти эту звериную жестокость к человеку: “Что же вы делаете!” И вдруг один из них захныкал: “Прости-и-те… мы больше не бу-у-дем… прости-и-те… дядечка…” Я молча разжал руки, подростки стояли, потупив головы.


“Что это там за фраер нашелся?” – раздался неприятный скрипучий голос. Я обернулся и увидел троих лохматых парней, на вид около 18–20 лет. Они восседали на небольшом бугорке метрах в двадцати от меня, потягивая сигареты и смачно сплевывая себе под ноги. Все трое, зло прищурив глаза, нагло смотрели в мою сторону.


Я понял, что это они стравили ребят, и если сейчас отступлю, если не дам решительного боя, то никогда в этой школе никаким приказом не утвердить меня директором.


“Так что же, драться? А если это акселераты-ученики? Ты же директор, учитель…” – говорил один внутренний голос, но другой твердо и настойчиво повторял: “Не отступать…”

“Но-но, уж и пошутить нельзя”, – уже не так уверенно и нагло сказал один из парней. Все трое, словно нехотя, поднялись и неторопливо двинулись прочь. Я шагнул за ними: “Подождите! Куда же вы?” Один из них обернулся и вдруг помчался к растущему по склону оврага терновому кустарнику. Остальные за ним. Я остановился. Вот это дебют… Но на душе легче: хороший урок для тех, кто остался и, конечно, во все глаза наблюдал за нами. Подошел к мальчишкам.

– Вы же человека, понимаете, че-ло-ве-ка били! Запомните на всю жизнь: нет на земле ничего омерзительнее трусости и жестокости, – громко, чтобы слышали и те, в кустах, говорил я. – Вы в каких классах учитесь? – спросил уже другим тоном.

Но мальчишки упорно хранили молчание.

– А вот это уже не по-мужски… Неужто боитесь?..

– А что бояться? Я – в шестом, зовут меня Вовка.

– А мы в седьмом… Он – тоже Вовка, а я – Коля.

– А я ваш директор Михаил Петрович…

На следующее утро отправился в школу… В здании было пусто, неуютно. Настроение мое и вовсе упало, когда в нескольких местах на стенах, еще пахнущих свежей краской, увидел пошлые надписи.

Внизу послышались громкие голоса ребят и шумный топот ног. Я посмотрел на часы: было уже около восьми. Сердце взволнованно забилось – начинался школьный день.


Мимо меня по лестнице стремительно пронеслись, не остановившись, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, два запыхавшихся парня примерно из 7 или 8 класса.

“А-а-а-а!” – раздался наверху режущий уши крик…

“Это жертва… – мелькнуло в голове. – Надо выручать”.

Быстро поднявшись, я увидел, как старшеклассник с легкой улыбочкой на круглом скуластом лице энергично отпускал шалобаны лежащему на полу и зажатому между его колен подростку, который не то от боли, не то дурачась вопил свое пронзительное “а-а-а”.

– Встаньте! – властно и твердо сказал я.

– А что мы сделали? – бормотал парень, поднимаясь с пола и отпуская свою “жертву”. – Мы же играем… Видите, он же не плачет.

– В чем смысл игры? Бить друг друга по очереди и по очереди изо всей силы вопить диким голосом?!

– Директор… – сказал кто-то сзади шепотом.

Я обернулся… В двух шагах от нас стояла группа ребят, человек восемь – десять, в пионерских галстуках.

“Кто же это знает меня? – подумал я… – А-а, старые знакомые. Это те же, что вчера… Вовка и Коля…

Нехорошо как-то начинается моя работа: сплошные замечания… Нехорошо…”

– Доброе утро, – уже громко сказал я.

– Доброе утро! Здра-сьте! – нестройно ответили мальчишки.

Вовка и Коля улыбались, будто говорили: “Ничего-ничего, не унывай, поможем”. У остальных лица были серьезные, из глаз буквально выпирало любопытство и недоверие: “Кто ты?”

Линейка

Условия работы в каждой школе гораздо более специфичны, нежели типичны: своя неповторимая среда, свои, только ей присущие особенности. В первые дни в Яснозоренской школе меня поразили нервозность, напряженность отношений учащихся. Крики, вопли, сутолока, нескончаемая борьба в шутку и всерьез на грязном, затоптанном полу, нередкие взрывы ожесточенных драк – все это называлось “перемена”. И происходило это в основном из-за того, что Яснозоренская школа была словно слеплена из различных, недавно закрытых малых школ. В школе не было коллектива в истинном смысле слова. Она представляла собой разрозненные группы учащихся из десяти сел. Школьники из одного села стремились сохранить обычаи своей бывшей школы, держались по отношению к другим заведомо враждебно.

Друг о друге ребята не говорили, к примеру, “это пятиклассники” или “это десятиклассники”, но обязательно подчеркивали: “это ровенцы” (с. Ровенек) или “это яснозоренцы” (пос. Ясные Зори). Так и делилась школа на “ровенцев”, “яснозоренцев”, “черемошан” (с. Черемошное), “солтыковцев” (с. Солтыково), “устян” (с. Устянка), “лозовчан” (с. Лозовое), “бочковцев” (с. Бочковка), “солнцевцев” (с. Солнцевка), “нечаевцев” (с. Нечаевка), “вергилевцев” (с. Вергилевка).

Однажды ко мне в кабинет прибежал взволнованный дежурный.

– Михаил Петрович! Там такое!.. Там такая драка!!! Мы ничего не можем сделать… Пойдемте скорее на третий…

На третьем этаже, куда я спешно поднялся вместе с дежурным, был настоящий кулачный бой, в нем участвовали в общей сложности около 10–15 человек, яростно колотивших друг друга. Но вот кто-то увидел меня. “Директор, пацаны, директор!” – током ударило в толпе.

– Ребята! – едва скрывая волнение, начал я. – Убежден, что у вас есть моральное право защищать свое человеческое достоинство. Но драка – это самое крайнее, слышите, самое крайнее средство защиты доброго, красивого в человеке. Каждый такой бой ради Красоты на Земле, слышите, ради Красоты на Земле, укрепляет в человеке мужество, стойкость, смелость. Мы говорим про такого с гордостью: настоящий мужчина! Но если парень бездумно и слепо размахивает своими кулаками ради потехи, бьет, чтобы унизить, чтобы причинить боль, какова бы ни была мощь его костей и мышц, он не мужчина, он всего лишь особь мужского пола. С каждым таким, как этот, позорным “боем”, так легко напоминающим петушиную возню, парень теряет в себе мужчину…

Когда я говорил это, видел, как становились серьезными глаза парней, многие из которых, как мне казалось, принимали каждое сказанное слово. Но уже на другой день опять произошла драка.

Мои слова о мужском достоинстве если и возымели действие, то ненадолго, и я решил, что необходимо ударить по драчунам более мощно. Но как? “Надо провести общешкольную линейку, – подсказали мне опытные, съевшие на педагогической работе уже не один пуд соли педагоги. – И там выставить самых драчливых и резануть им так, чтобы другим неповадно было. Заодно и двоечников за неделю выставим. А еще надо родителей вызвать, чтобы они со своей стороны повлияли…” “А что? – подумал я. – Ведь верные предложения”. Вспомнились собрания А.С.Макаренко, когда выводили провинившегося в круг и выдавали ему по первое число.

…Долго буду помнить ту линейку – первую и последнюю линейку в моей жизни, которую провел с целью взгреть по первое число. Я написал “буду помнить”, но это не значит, что вижу ее во всех деталях, скорее совсем не вижу. Но помню чувство стыда и вины перед теми, кого выставил… Помню очень ярко глаза Василия Смагина (фамилия изменена, он, как я узнал позже, после очередной потасовки собрал ребят на небольшое совещание, где они все вместе решили кончать “джунгли”), удивленные, в них вопрос ко мне: “Зачем так?” Перед притихшей школой, понурив головы, выходили парни. Я силился понять, что испытывают они в эту минуту. И тут вспомнил себя, когда меня вывели вот так же перед строем, когда я почти ничего не слышал из речей обвинителей, только свой внутренний голос: “Зачем вам нужно все это? Унизить, причинить боль?! Ну погодите…” И я мстил долго, как мог, нелепо, по-детски…

Стали читать список двоечников. Из общего строя выходят залитые краской стыда девушки десятого. Вот Вера Семернина (фамилия изменена). У нее же сестренка в третьем классе, которой она заменила умершую маму и которая сейчас во все глаза…

– Хватит! Достаточно… Все свободны… – каким-то внезапно осевшим голосом проговорил я.

“Линейка” неожиданно для всех кончилась. Мимо меня проходили ученики. Но проходили как-то не так, как всегда. Не было обычных шума и толкотни. В школе я работал уже несколько месяцев, но именно в тот день впервые почувствовал, какая это ответственность – быть директором. Может, в тот день начало появляться во мне то не объяснимое словами чувство родства с ребятами, которое впоследствии поможет замечать малейшие изменения в их настроении, вооружит меня способностью смотреть на все их глазами…


– Люда! – остановил я сестренку Веры Семерниной. – Ты, Люда, не думай плохо о Вере. Сейчас произошла ошибка. Она у тебя молодец… – К нам подошли одноклассники Люды. И я сказал громче, чтобы слышали и они: – Мы гордимся твоей сестрой. Она настоящий человек. А сейчас произошла ошибка…


После этой линейки состоялся откровенный, трудный и очень важный разговор с учителями о человеке, его достоинстве, ответственности учителя, взаимопонимании педагогов и воспитанников, так необходимом для создания коллектива. Видеть в ученике личность и помочь ему осознать себя личностью – этот принцип стал одним из основных в нашей работе.

Может, это покажется парадоксальным, но провал на первой линейке заметно укрепил мой авторитет в среде учеников. Ребята не были уже такими замкнутыми, настороженными, как в первые дни. Все чаще я стал ловить на себе взгляды, в которых был доброжелательный интерес.

Окончательно я поверил, что наступили перемены, когда вскоре после линейки ко мне пришла группа десятиклассников, чтобы… посоветоваться. Они так и сказали: “Мы пришли посоветоваться с вами”. С тех пор, когда, заходя в класс, говорил: “Ребята, очень нужен ваш совет”, – я уже не встречал недоуменных взглядов, в которых недоверчивое: “Играете с нами”. Мы начинали думать, решать, работать вместе. Мы учились быть коллективом.

Мужской разговор

Это было в конце января 1975 года… Мне стало известно, что старшеклассники приносят в школу спиртное и распивают его на переменах. Вначале я не поверил. “Не может быть, чтобы пили, да еще и в школе… – думал я. – Не может быть”. Но однажды наша техничка Нина Петровна Тимохина принесла мне в кабинет вещественное доказательство – две бутылки с наклейкой “Яблочное”. “Вот, полюбуйтесь, нашла в туалете у мальчишек”, – сказала она.

Что предпринять? Как поступить, чтобы остановить это самоубийство? А может быть, пьют единицы, каких-нибудь два человека? Ну и что же, что два? Это же две жизни, две судьбы, два, возможно, уже необратимо искалеченных мозга. Но кто же они? Как их найти? Решил поговорить с ребятами 8–10 классов. После уроков все парни этих классов собрались в актовом зале школы.

– Ребята, поднимите руку, кто хотя бы раз уже пил вино или водку, – начал я напрямую.

В зале повисла тишина. Только где-то в углу слышен был шепот. Вот поднялась одна рука… две… три… шесть… десять… пятнадцать. Я стоял как парализованный. Руки подняли почти все.

– Это правда? – почти прошептал я… – И… как часто пьете?

– Да мы не часто… по праздникам, ну там когда день рождения у кого… – за всех ответил Толя Лунев (фамилия изменена), ученик 8 класса.

– Ну ты-то почаще прикладываешься, – крикнул кто-то весело сзади, и крик его утонул в дружном взрыве смеха.

У меня похолодело внутри. Я внезапно почувствовал себя беспомощным, слабым, наивным и смешным. На меня смотрели не глаза провинившихся, совершивших ужасную ошибку людей. Глаза ребят были простодушно-веселыми, как будто разговор шел о чем-то невинном, пустячном…

“Вот что значит выход без подготовки. Ты опять поторопился. Но что делать, что делать?”

Чувствуя, что не могу сказать ни одного слова, я молчал, понимая, что глупо вот так стоять перед собравшимися и молчать… “О чем говорить? О том, что пить вредно? Вы это знаете. Какими словами всколыхнуть сознание случившейся беды, понимание неописуемого вреда, убийственного действия алкоголя на ваш мозг, ум, будущее? Как объяснить, что употребление спиртного, вообще уродливое, губительное явление и среди взрослых, в сотни тысяч раз пагубнее для растущего, развивающегося организма? Как выразить переполняющее меня чувство тревоги, протеста? Вы же таким отношением к выпивке превращаете в бессмыслицу учебу в школе, в глупость свое детство, себя в калек…” И вдруг я понял, что в зале давно уже наступила тишина и на меня внимательно смотрят десятки пар глаз. Но это были уже не те веселые, беззаботные глаза. Это были глаза, готовые слушать, готовые понять, вернее, понимающие глаза…


– Когда вы дрались на переменах друг с другом, – начал я твердо и медленно, – я осуждал вас, осуждал и буду осуждать всей силой своей души. Боролся и буду бороться против этого… Потому что недопустимо насилие человека над человеком… Когда вы, не выуча урока, идете в школу, идете, приготовив на всякий случай оправдание, ложь, чтобы не получить двойку, я осуждал и буду осуждать вас за это, потому что ложь всегда была дочерью трусости, потому что нет для мужчины ничего омерзительнее трусости и лжи. Но я бесконечно в большей степени осуждаю тех из вас, кто уже пристрастился к вину или водке, кто считает выпитую рюмку-другую невинной забавой или, по дичайшей глупости, способом повзрослеть… Нет, я не осуждаю, я презираю в вас спокойствие, когда вы видите пьющего спиртное сверстника и не останавливаете его… Вы предаете его, вы убиваете в нем жизнь, потому что каждой каплей алкоголя он отравляет свой мозг, разум. Вы, кто бравирует выпитой рюмкой, – убийцы своего будущего. И мне не жаль вас, я ненавижу в вас эту браваду, потому что вы обездоливаете себя, потому что вы лишаете себя силы – мужской, человеческой силы, потому что вы уходите, позорно уходите от борьбы. Ибо какой из слабака борец?! – Я замолчал… еще раз обвел взглядом зал. Никто не опустил глаз. По-прежнему тревожные, суровые и понимающие глаза мальчишек смотрели на меня не мигая.

– Подумайте, – снова заговорил я. – И займите, каждый по своей совести, свою позицию…

Из зала подростки выходили молча, словно нехотя. Лица была задумчивы…

– О чем вы тут с ними говорили? – спросили меня в коридоре их одноклассницы. – Какие-то они пошли не такие. Мрачные, сердитые, не разговаривают…

– У нас был мужской разговор, – ответил я и вдруг подумал, что разговора ведь не было. “Но почему же у меня такое впечатление, что мы поговорили? – размышлял я, уже сидя у себя в кабинете. – Была и двусторонняя связь?”

В кабинет зашла учительница математики Зоя Гавриловна Грайворонская: “Мои что-нибудь натворили?” И, видя мое недоумение, пояснила: “Пришли в класс (мы договаривались позаниматься после уроков) хмурые, сели, достали тетради и молчат. Вижу: что-то произошло… Спрашиваю: “Вы что-нибудь натворили?” Молчат… “Заниматься будем сегодня?” Молчат. Потом Лунев встал и говорит: “Давайте перенесем дополнительные на завтра, сегодня как-то не то… У нас разговор был серьезный…” – “Были у директора?” – “Да нет, всех ребят собирали… Просто… мужской разговор был…”

– Так и сказал?

– Да-а… А что это вас так обрадовало?

– Так разговор, понимаете, разговор все-таки был!!

– А что, вас там не было? – недоуменно спросила Зоя Гавриловна.

– Был… Но я не был уверен, состоялся ли разговор…

Оставшись один, я вновь стал вспоминать все, что было в зале. Вспомнил, как задал вопрос, как от души смеялись парни после чьей-то реплики Луневу. Когда же наступил перелом? Перелом наступил до моих слов. Да-да, я еще ничего не сказал, а глаза у ребят были уже сосредоточенны, серьезны. Вспомнил их напряженным вниманием наполненные лица, когда я, почувствовав вдруг наступившую тишину, посмотрел в зал…

Значит, разговор у нас начался еще тогда, когда не было сказано ни одного слова. Ребята сначала увидели мое отношение к происходящему, почувствовали мои мысли, а уже затем услышали. Мои слова были лишь дополнением к уже состоявшемуся разговору…

Срыв


Не скрою: я долго думал, писать или не писать об этом случае. И все же решил: писать надо. Надо для того, чтобы завтрашний день был лучше вчерашнего…

– Что с тобой? Кто тебя обидел? – спрашиваю дрожащую всем телом от громких рыданий ученицу 10 класса Татьяну Васильеву (фамилия изменена). Но Таня, закрывая одной рукой мокрое от слез лицо, а другой разорванную на плече кофточку, отрицательно качает головой…

– Ты же сейчас должна быть на занятиях? Это случилось на уроке?

По-прежнему не говоря ни слова, девушка лишь еще ниже опустила голову. В ее вздрагивающих худеньких плечах, во всей ее сгорбленной, будто придавленной невидимым тяжелым грузом фигурке – кричащее отчаяние, обида и безысходность…

– Тебя били?!

Таня на мгновение открыла лицо, силясь что-то сказать, но не смогла, вновь захлебнувшись рыданием.

– Это произошло только что?

Девушка кивнула головой…

– Значит, на уроке…

Теряясь в догадках, до конца не веря, что в нашей школе, да еще и на уроке, кто-то мог ударить девушку, надеясь на то, что, может быть, что-то не так понял, преувеличиваю, я открыл дверь класса, где училась Васильева…

– Извините, что врываюсь на урок, – сказал я поднявшимся выпускникам, которые явно старались не смотреть мне в глаза, – но…

И тут увидел, что на задней парте сидит, развалившись, вытянув далеко в проход ноги, Олег Сеничкин (фамилия изменена). На красном лице расплылась презрительная ухмылка. В прищуренных глазах – вызов.

– Сеничкин! Ты что, притомился?

– А я плевал… на ваши речи… – растягивая слова, вызывающе нагло произнес он…

Взглянув на его крепкие в татуировке руки, почему-то вспомнил первый свой день в школе, тех лохматых…

– Так что же все-таки здесь произошло? – повернувшись к классу, мрачно спросил я.

– Да здесь была одна х-храбрая… – развязно и громко, победно оглядывая класс, процедил сквозь зубы Сеничкин. – Была. Да схлопотала… за избыток общественной активности.

– Так это… ты-ы-ы! – отказываясь понимать и верить цинизму десятиклассника, протянул я. Внутри у меня будто вскипел вихрь. Я быстро подошел к Сеничкину, крепко сжав его дернувшееся навстречу плечо, резко повернулся к классу… – И вы позволили… – Я с трудом подбирал от захлестывающего меня гнева слова… – И вы позволили, чтобы на ваших глазах здоровый детина бил девушку?! Как это понимать?! Парни! На ваших глазах бьют человека, девушку, а вы спокойны… вы не выбросили вот этого… вон из класса, не пресекли, не прекратили это бесчестие, этот позор?!

Сеничкин выскочил из-за парты. Глаза его налились кровью, в них было что-то чужое, злое, жестокое.

“Коротким – снизу”, – как молния ударило в мозгу. Все остальное было сделано автоматически… Когда я подошел к сидевшему на полу рядом с учительским столом Сеничкину, он негромко, но внятно произнес: “Вот теперь понятно, батя…” На меня смотрели вдруг оказавшиеся светло-синими глаза. Мне даже захотелось оглянуться: может быть, это не Сеничкин?..

– В кабинет, – коротко бросил я, – там… Таня. Это очень важно для тебя, для нее, для всех…

– Я понимаю… Не надо лишнего. Я все понял, спасибо… батя, – подчеркнув слово “батя”, сказал Олег и вышел из класса…

Почувствовав внезапно наступившую усталость, я сел на свободное место за первой партой. На душе было тяжело.

– Через несколько месяцев вы получите документ о среднем образовании, его не случайно называют аттестатом зрелости, – будто размышляя вслух, говорил я. – В нем отражены ваши успехи в изучении наук… К несчастью, нет в ряду дисциплин одной, самой главной – как стать человеком. Видимо, это оттого, что по данному предмету мы ни на минуту не прекращаем сдавать экзамены в течение всей жизни. В течение всей жизни… Все, что произошло в вашем классе, не должно повториться. Прошу вас, сделайте самый тщательный анализ случившегося. Строго спросите с каждого действующего лица. – Я надавил на слово “каждого”. – Решение прошу сообщить мне…

Открыв дверь кабинета, увидел Олега и Таню.

– Ну что? Разговариваете? – рассеянно спросил я.

– Михаил Петрович! Я уже сказал Тане. Какие тут могут быть слова… Это теперь на всю жизнь… Тань! Михаил Петрович! Мне за себя стыдно… Я… если бы вы знали… – У Олега на глазах блеснули слезы…

– Не надо, Олег… – Таня тронула его за руку. – Я же тебя простила…

– Идите, вас ждут в классе… – прервал я Таню. – Олег, придешь ко мне… послезавтра, после уроков…

Они вышли. Как все-таки интересно устроен человек! Она говорит ему: “Простила…” Это ведь от доброты, от неистребимого человеческого желания доброго другому. Она ему сказала “Прощаю”, но случившееся надолго войдет в ее жизнь и всякий раз отзовется болью, когда всплывет вдруг в памяти пережитое… А у Олега разве не останется незаживающей раной на сердце его поступок?.. Чем его теперь искупить? Чем сгладить боль, причиненную другому? Если бы можно было человеку, как в кино, переснять неудачный кадр своей жизни, как неудачную пробу. Человек творит жизнь один раз. Ничего в ней нельзя повторить, исправить, изменить, как не изменишь, не исправишь, не вернешь твой поступок, учитель…

Вы, наверное, уже приготовили мне обвинение? Не надо… Я сам, сколько бы ни прошло времени, буду винить себя за эту непростительную ошибку. Я винил себя и тогда, когда десятиклассники, зная, как я оцениваю свои действия, пришли в кабинет, чтобы сказать: “Вы поступили правильно…”; винил себя и тогда, когда читал спустя два года письмо старшины Сеничкина: “…Больше всего помню Ваш короткий, но на всю жизнь памятный урок… тогда я понял, что, если Вы пошли на то, чтобы подставить себя под увольнение, не отступить, не примириться, не пойти ни на какие с моей позицией соглашения, значит, Ваша позиция сильнее моей… Я тогда был готов провалиться сквозь землю от стыда, когда увидел себя со стороны Вашими глазами…”

Сколько буду работать в школе, буду винить себя за то, что не сумел вызвать чувство стыда у Сеничкина другим способом, не смог по-другому выразить свое отношение к его поступку. И не дай бог, если кто-то поймет меня превратно и использует описанный из ряда вон выходящий случай как пример для оправдания своей жестокости… Но об этих нестандартных, нетипичных случаях я пишу потому, что они помогли верно увидеть отправную точку силы педагогического воздействия, а это имело огромное значение для выбора в дальнейшем наиболее эффективных путей воспитания.

Глазами детей на нас смотрят столетия…

Позовите своего сына, дочь, посмотрите им в глаза. На вас смотрят столетия… Бережно передавались эти глаза от поколения к поколению.

Я пишу, и они встают передо мной… Доверчивые и настороженные, лукавые и грустные, испуганные и дерзкие. Вот опять смотрят: “Ты мне поможешь?” – “Да, да, конечно”.

С одной лишь мыслью помочь я и пишу. А чтобы помочь, надо знать. Одному человеку не постигнуть бесконечности своего “я”.

Отступление:
В Москве как и в других городах,, пользуются спросом межкомнатные двери москва, потому как у каждого человека должно быть свое личное пространство.

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Спасибо за ваш комментарий. Мы скоро его проверим и он появится в общей ленте.