В настоящее время уже довольно хорошо известен тот факт, что у многих народов мироздание, и в первую очередь земля, представлялись и в образах каких-либо животных, среди которых копытные занимают одно из главных мест. Наиболее полно такое представление зафиксировано у орочей: известная им земля, т. е. населенная ими и их ближайшими соседями, рисовалась им в образе восьминогой лосихи, чей спинной хребет является горной цепью, шерсть — лесами, паразиты — зверьем в лесу и т. д., сами же орочи живут на восточной части этого животного, которое, переступая с ноги на ногу, вызывает порой землетрясение (восьминогость, возможно, подчеркивает постоянно функционирующее продуцирующее начало этого образа, так как известны представления, в частности по индоевропейским загадкам, о восьминогом животном как о беременном).
У долган подобные воззрения были связаны с образом оленя, у нивхов «мать Вселенной» представлялась также в образе лося или оленя, на рогах которого висели светила, причем местообитание ее — внутри горы, под землей. По другим вариантам представлений нивхов их земля (прежде всего — о. Сахалин) рисовалась в виде лежащего на боку человека, который, переворачиваясь с боку на бок, может вызывать страшные бедствия. У нганасан «земля-мать» — Моу-Нямы — огромное существо, в шкуре которого обитают люди и звери в виде насекомых и червей. В якутских олонхо также сохранились отголоски подобных представлений: прекрасная «изначальная матушка-страна» образовалась «подобно гребневистым рогам двухлетнего зверя-оленя» (ср. якутскую загадку: «Кто на себе лес несет?» — олень).
Зооморфная модель мира концептуально очень близка антропоморфной и, вероятно, могла уже изначально в каких-то культурах составлять с ней единое целое как зоо-антропоморфная, хотя зооморфную модель принято считать наиболее архаичной из известных. О длительности существования и, если можно так сказать, функционирования этой модели говорит наличие в культурах очень многих народов мира огромного количества пережитков и реминисценций ее, часто уже очень завуалированных. Она возникла, скорее всего, уже в палеолите — так, для верхнепалеолитического населения Сибири, а возможно и Европы (большая близость наскальных изображений которых в данную эпоху отмечается многими учеными), предполагается наличие модели-образа мира в виде огромного мамонта, чей символизм перешел впоследствии, в неолите и бронзовом веке, на образы лося и оленя. Из верхнепалеолитических крупных изображений копытных животных — мамонта, бизона, лошади, которые могли отражать круг именно этих представлений, — обращает на себя внимание тот факт, что на туловище некоторых из них нанесены схематичные рисунки, трактуемые исследователями как шалаши, хижины (в основном подобные композиции обнаружены в пещерах Франции). Таких «хижин» на животном чаще по две, что наводит на мысль, не попытка ли это передать в образе животного идею окружающего мира с органично включенным в него дуально организованным социумом? При восприятии мира первобытным человеком в первую очередь как его родовой территории, неразрывно связанной с человеческим коллективом, вселенная в результате «оказывается тождественной племенному пространству и социальной структуре племени или этноса». Например, у селькупов понятие «мир», «вселенная» выражено словом тэтты — земля, имеющим значение «реально существующая земля, страна». Весьма показательно в этом плане слово буга (бува, боа) в тунгусо-манчжурских языках, передающее понятие всего окружающего: земли, ближайшей местности, родины, вселенной, тайги, погоды, верховного божества, управляющего жизнью животных и человеческого рода, а также — понятия трех вертикальных миров, и даже рая и Бога (эвенки); но характерно, что у орочей это слово относилось к образу вышеописанной лосихи-мира.
Близкими словами обозначался круг сходных понятий и в некоторых тюрко-монгольских языках. В то же время по-тувински буга — бык (ср. рус. — бугай), в сказках это Сивый (Синий) Бык-исполин размером с горный хребет; подобный образ был известен и хакасам (бык у них — пуга, такое же название носила и определенная родовая группа); в этот ряд укладывается также бурятский тотемный образ быка Буха-Нойон, причем в эпосе этих народов Сивый (Синий) Бык — хозяин Алтая и связан, главным образом, с нижним миром, землей (может являться «хозяином земли»), плодородием. Но одновременно дух-хозяин Алтая мог представать и в облике Белого старца или женщины в белой одежде с ребенком на руках, верхом на светлом коне — все это достаточно красноречиво указывает на очень архаичные корни образа. В представлениях ряда сибирских народов сохранился также мифический образ мамонта — гигантского зверя подземного мира, в котором реконструируется «образ самой Земли»; внешний же облик его представлялся напоминающим лося или быка — его могли называть «земляным быком»; у некоторых народов, в частности селькупов, мамонт считался предком-прародителем. Для традиционного мировоззрения населения Северной Евразии отмечается наличие общей идеи «о Матери-звере как едином источнике рождающего начала».
Л. Р. Кызласов, исследуя богатое археологическое наследие енисейских племен, предполагает, что в неолите они обожествляли в образе коровы Великую Мать-прародительницу, породившую все сущее в мире, в том числе — светила и людей. Это представление, по его мнению, отразилось, помимо прочего, и в неолитическом наскальном искусстве данного региона, где изображения женщин в позе родов наложены на профиль коровьей или бычьей головы. Обычно подобные композиции в древнем искусстве (т. е. соединение женской фигуры и головы бовина, в том числе — в известных рельефах из Чатал-Хююка VII тыс. до н. э.) было принято интерпретировать в связи с культом быка — как оплодотворение богини мужским божеством в этом облике или как роды богиней быка (быков). Однако пересмотр материала в некоторых современных исследованиях приводит порой их авторов к заключению, что «с неменьшим основанием... можно оценивать эти композиции в русле метафорического отождествления женщины и коровы». «Воспроизведенная таким образом первозданная Оранта представляет собой древнейший антропоморфный образ самой Земли, ...в то время, как голова коровы представляет ее же более древнюю зооморфную ипостась». Соединение черт женщины и коровы мы встречаем и в нашем народном искусстве — вышитая Праматерь нередко изображалась с рогами, напоминающими коровьи; косвенно на эту ее ипостась указывает и тот факт, что в вышивке тверских карел подобная фигура носит название «копыто».
Культ коровы/быка (буйвола, бизона, тура) может считаться одним из наиболее древних и устойчивых как в Евразии, так и в Африке, причем связанным именно с картиной мира, землей, творением. Не случайно, по-видимому, в Европе среди погребений животных, прослеживаемых уже с верхнего палеолита, резко преобладал бык. В то же время в культурах Древнего мира носителями космологических черт могли быть и другие животные — так, по эламо-месопотамским памятникам реконструируется образ космического козла, который являлся и одним из воплощений Тиамат. На раннеегипетских изделиях (каменные и керамические сосуды и чаши IV тыс. до н. э.) космизм просматривается в образах гиппопотама/бегемота, а также лягушки, однако в обоих этих регионах имеются и явные следы культа коровы/быка. Характерно также слияние некоторых из вышеозначенных образов: например, древнеегипетская богиня-лягушка Хекет — богиня рожениц и воскрешения — порой выступала в ипостаси богини-коровы Хатхор (ср. образы огромного быка-лягушки в калмыцком фольклоре и лягушек-коровниц у русских — это якобы обращенные проклятые девицы, они по ночам выдаивают коров и сами полны ядовитого молока). Облик коров могли принимать все великие богини древности — Нут, Хатхор, Иштар, Инанна, Гера, Ио и др. Древнеегипетские Нут и Хатхор, во многом отождествляемые (и тесно связанные к тому же с культом дерева), очень близки великой корове африканских мифов, создательнице мира и праматери всего живого — весьма показательно, что культ буйволов у многих племен Судана был связан с матрилинейностью, происхождение материнской линии возводилось к женщине-буйволице.
Хотя египетская Нут, часто изображавшаяся в виде коровы, известна главным образом как богиня неба, но отголоски более тесной связи ее именно с землей можно уловить в «Текстах пирамид»: «Земля вся лежит перед тобою, ты охватила ее, окружила ты и землю, и все вещи своими руками». По мнению ученых, в древнейшие времена в Египте земля также представлялась в виде женского божества, как в большинстве мифологий, а в мифах о творении изначальный образ Нут обрисован лежащей в воде на груди своего супруга Геба. Как известно, Нут вечером глотала, а утром снова рождала солнце, однако такое представление могло проистекать, скорее, именно из олицетворения земли, под которую визуально уходят утром ночные, а вечером дневное светила. Вместе с ними тот же путь совершали, по мысли древних, и души людей, воззрениям же об уходе душ на небо предшествовали, также дожив до наших дней, более естественные представления о перерождении их через «чрево земли». В «Текстах пирамид» сказано по поводу умершего фараона, что Великая корова беременеет им и рожает его. Богиня Исида, культ которой в эллинистические времена в Египте вытеснил культ многих других богинь, «забирала в свое лоно мертвых, — по словам Плутарха, — и знакомила их с бессмертной жизнью», причем тот же Плутарх отмечал при описании обрядов древнеегипетских жрецов: «...они думают, что корова, как и земля, это образ Исиды». Древнегреческие Ио и великая Гера могли почитаться в облике коровы, причем в образе Геры явно присутствуют черты хтоничности и связи с культом земли.
Величайшая из древнеиндийских богинь, «мать богов» Адити отождествлялась как с землей (а порой и небом), так и с коровой (вышеприведенный отрывок из «Ригведы» о возникновении земли и мира из прародительницы относится именно к Адити). В индийских обрядах корова могла символизировать и одну из главных богинь Лакшми, которая порой носила эпитет «мать мира» и появилась, по некоторым версиям, из первичного океана при его пахтаньи, как и «корова желаний» Сурабхи. Образ священной коровы с женской головой характерен для индийского искусства, а в древнеиндийской литературе земля неоднократно именуется коровой, известен и мотив брака Рудры в образе быка с Пришни — пятнистой коровой, олицетворяющей, по некоторым текстам, землю.
Для южной и восточной Европы в период неолита по археологическим данным реконструируется образ космического оленя, постепенно вытесняемый космическим быком/коровой (характерно, что у русских эти животные были, видимо, семантически когда-то близки, так как известно даже диалектное название для коровы алынья); в то же время имеется предположение, что образ быка «в процессе развития как бы сращивался с образом космической черепахи». В изобразительном искусстве древней Европы отражение подобных представлений можно видеть, в частности, в культовых сосудах в форме бовинов, среди которых встречаются явно несущие на себе символику образа земли, как, например, сосуд (предположительно светильник) IV тыс. до н. э. с Балкан: расширенное, приземистое туловище коровы принимает форму квадрата в проекции сверху, углы которого оформлены как горы с ведущими на их вершины дорогами, а центр — столбовидным возвышением. Близкую символику, вероятно, можно предполагать в оформлении сосуда коровьими головами по сторонам света и ромбическо-меандровым орнаментом (гальштатская культура, I тыс. до н. э.).
По преданиям южных славян, земля стоит на быке, воле, буйволе, корове, олене (чаще — на их рогах, или они составляют нечто вроде пирамиды с другими животными — змеей, черепахой, рыбой); у осетин было также известно представление о поддерживающем землю быке, который несет ее на своих рогах. В индоевропейских языках, по наблюдениям лингвистов, образы коровы и быка проявляют наиболее устойчивую связь с понятием земли. А. Н. Афанасьев привел примеры соотнесенности коровы с землей и земным плодородием, указав для санскритского *go (сохранившегося в рус. говядо) такие значения, как бык, корова, земля (но также и солнечные лучи, глаз, небо). А. Н. Веселовский акцентирует для этого корня значение именно коровы и земли, а в мифологическом рассказе о том, как корова обогнала зайца, видит олицетворение в этих образах соответственно земли и луны. Судя по всему, в Древней Руси был известен культ коровы, связанный с луной и с женщиной — так, на Русском Севере в погребении женщины-славянки XII в. со стоянки Нефедьево найдены бусы с пятью металлическими привесками, на трех из которых — рельефные изображения голов коров, на двух других — лунница и шестилучевая звезда. Кстати, обращает на себя внимание имя небесной коровы в «Велесовой книге» (подлинность которой, как известно, вызывает большие сомнения — тем более этот факт интересно отметить) — она именуется Земун, перекликаясь с именами литовской и латышской богинь земли — Жемина и Земес мате.
Возможно, каким-то очень глухим отголоском древнего зооморфного образа земли в народной культуре русских являются отрывочные легенды о некоем подземном существе, называемом мамон, мамона, мамуна. Ему близок образ Индрика из «Голубиной книги», а у русских сибиряков он слился с аборигенным представлением о мамонте. Однако этот образ был известен также в центральных губерниях России, и немаловажно, что в ряде русских говоров мамон, мамона означает «желудок», «брюхо» (обращает на себя внимание также корень *мам-). В заговоре из Нижегородской губ. говорится, что «до потопа сей зверь пребывал, а после потопа погиб; до потопа он проходил горы и каменья и истоки водные...»; этого зверя могли считать «душою земли» и «силою или духом семян», а внешне он напоминал огромного лося или быка (интересно, что схематичные изображения мамонта в народном искусстве хантов и манси довольно схожи с нашей вышитой Праматерью). Героем некоторых русских игр является олень, сидящий в земле — «под коренем», под деревом или кустом, — напоминая этим сибирских олених-хозяек земли.
Образ богато плодоносящей земли явно просматривается в рождественском пироге Коровушка, изготовлявшемся, в частности, в Весьегонском р-не Тверской обл.: круглый, большой («как большущая-то гораздо»), он являл собой как бы распластавшееся туловище животного, процветшее пышным разнотравьем, в котором утопала коровья голова, а вокруг было посажено сорок маленьких «голубочков» и множество «молодчиков» в виде тоненьких жгутиков с головками — несомненно, это символы душ предков-потомков (семантика этого пирога близка короваю — см. ниже). Соотнесенность коровы с предками, а также с образом матери довольно явственно прослеживается в быту и обрядах русских: ее любили называть матушка, матуха, при первом отеле ей в некоторых местностях одевали на рога женский головной убор, а замужняя женщина, напротив, уподоблялась корове, судя по распространенным в ряде центральных губерний рогатым головным уборам. У украинцев был известен обычай, по которому мать новорожденного должна была лизнуть его, как корова, а в сказках сирота порой непосредственно обращается «мам» к завещанной матерью корове-помощнице, прорастающей после убийства ее чудо-деревом. Невеста при входе в дом жениха (на Русском Севере) в первую очередь шла к коровам и, кормя их свадебным хлебом, как бы просила у них благословения, как у пенатов дома.
Связь образов крупных копытных с представлениями о земле предков можно уловить и в многочисленных топонимических легендах, распространенных, в частности, по всей Восточной Европе, включая славян. Это рассказы об основании поселения, города на месте охоты на тура, оленя, на месте поединка с огромным быком, либо там, куда подобное животное когда-то привело людей. У восточных славян довольно многочисленны следы культа древнего тура, вымершего в Восточной Европе уже в XVII в. — в частности, в Киеве в XII в. находилась «Турова божница», а на горе над Галицким озером в Костромской губ. было «капище турово» близ села Туровского. Хотя реальным местообитанием туров были в большей степени равнины и леса, в фольклоре весьма показательна связь их с горами: «Сидить, як тур у горах» («Баба як тур»); «Выходила турица (вар. — царица, княгиня, красная девица, чур, чудо, кикимора) из-под каменной горицы (вар. — из горы, из пещеры; из-под камня горича)...»; «туры да олени по горам пошли» (вар. — «за горы»)...; Н. Ф. Сумцов отмечал перекличку фольклорных образов тура и Святогора.
С землей, горой сравнивается корова в заговорах при доении: «...Как с места на место земля не шевелится, так бы и любимая скотинка (чернушка, пеструшка и пр.) с места не шевелилась... Стой горой, дой рекой, озеро сметаны, река молока...» На отпирание молока у коровы в Архангельской губ. был известен следующий заговор:
«Стоит коровушка горою,
Бежит молочко рекою,
По пенью и по коренью,
И по светлому по каменью.
Так бы бежало у (имя коровы) молоцко».
Вспоминается образ скандинавской мифической коровы — матери богов, которая вышла в начале времен из бездны и вымя которой изливало четыре млечных реки (ср. довольно широко распространенную мифологему о четырех вселенских реках, о четырех райских реках и т. п.). Молочные протоки у коровы назывались «колодцы» или «колодези»; кстати, А. А. Потебня отметил, что процесс доения в сказках может выступать аналогом добывания живой и мертвой воды, а по индийским преданиям из сосцов чудесной коровы рассыпаются всевозможные блага — т. е. в ней как бы заключены сокровища земли.
Любопытная перекличка сказочных сюжетов о добывании благ или сокровищ из пещеры, из чрева божественной коровы (быка), либо из раскрывающегося чудо-дерева прослежена К. Бремоном по африканским материалам. Характерно, что при обращении к чудо-животному герой произносит: «Глина белая и охра красная, откройтесь». Из дерева здесь чаще получают богатства, аналогичные добываемым из пещеры (ср. в «Ригведе» об Ашвинах: «...приходите вы к дереву, где хранится сокровище»), но в некоторых вариантах сказок — отрезают куски мяса, сердце, как и из коровы. В попадающем же внутрь такого вместилища богатств герое просматриваются черты эмбриона, или возврата к эмбриональному состоянию, т. е. весь этот фольклорный цикл в своей основе был, вероятно, когда-то связан все с той же идеей возрождения, «круговорота жизни» через некий рождающий центр, в роли которого здесь выступают изоморфные друг другу чрево коровы (быка), пещера — т. е. «лоно земли», и сердцевина дерева.
Анализируя подобные сюжеты, В. Я. Пропп заключает: «Побывавший в желудке зверя считался побывавшим... в ином мире», причем «в обряде и мифе из поглотителя добываются все первые вещи, в том числе и огонь». У нас близкий мотив представлен в сказках типа «Крошечка-Хаврошечка», где героиня, пролезая сквозь ухо коровы (встречаются варианты и с быком) либо преображается сама, либо получает блага — выполненную работу (в европейских сказках в чрево черной коровы попадает порой Мальчик-с-пальчик). В связи с этим вспоминается русский обряд, зафиксированный в старинной рукописи XVII в.: «Аще человек чахнет, ходячи, неоживет, ни умрет, в... день зарезати корова, да лести на лохтях в брюхо до горла, и минет болезнь» (ср. с этим протаскивание больного сквозь отверстие в земле или сквозь развилку, дупло дерева). Обряды с заворачиванием умершего или инициируемого в шкуру коровы, быка и других животных, связанные с представлением об уходе в «иной мир» и последующем перерождении, были известны многим народам древности. В Древнем Египте, например, существовали церемонии с целью возрождения «посредством кожи», а также изготовления в форме коровьего брюха постамента для носилок с умершим с той же целью. В качестве аналога этому и описанному выше русскому обряду можно рассматривать приведенные Дж. Дж. Фрэзером примеры индийских обрядов, практиковавшихся еще в XVIII—XIX вв., — так, с целью излечения ребенка его протаскивали под брюхом коровы в направлении к ее голове. В обрядах типа инициационных изготовляли изображение женского начала природы в виде коровы, женщины или только «золотого чрева», внутрь которого помещался посвящаемый в жидкую смесь из молока, творога, масла, коровьей мочи и помета. В раннефилософских концепциях Древней Индии образ коровы являлся одновременно природой и человеческим родом — от двух ее сосков живут боги (первопредки), от двух других — предки и люди. Характерна перекличка индийского обряда с орфическими — инициируемый входил в чрево Матери-земли и получал молоко «от ее груди», перерождаясь через это.
Денисова И. М
У долган подобные воззрения были связаны с образом оленя, у нивхов «мать Вселенной» представлялась также в образе лося или оленя, на рогах которого висели светила, причем местообитание ее — внутри горы, под землей. По другим вариантам представлений нивхов их земля (прежде всего — о. Сахалин) рисовалась в виде лежащего на боку человека, который, переворачиваясь с боку на бок, может вызывать страшные бедствия. У нганасан «земля-мать» — Моу-Нямы — огромное существо, в шкуре которого обитают люди и звери в виде насекомых и червей. В якутских олонхо также сохранились отголоски подобных представлений: прекрасная «изначальная матушка-страна» образовалась «подобно гребневистым рогам двухлетнего зверя-оленя» (ср. якутскую загадку: «Кто на себе лес несет?» — олень).
Зооморфная модель мира концептуально очень близка антропоморфной и, вероятно, могла уже изначально в каких-то культурах составлять с ней единое целое как зоо-антропоморфная, хотя зооморфную модель принято считать наиболее архаичной из известных. О длительности существования и, если можно так сказать, функционирования этой модели говорит наличие в культурах очень многих народов мира огромного количества пережитков и реминисценций ее, часто уже очень завуалированных. Она возникла, скорее всего, уже в палеолите — так, для верхнепалеолитического населения Сибири, а возможно и Европы (большая близость наскальных изображений которых в данную эпоху отмечается многими учеными), предполагается наличие модели-образа мира в виде огромного мамонта, чей символизм перешел впоследствии, в неолите и бронзовом веке, на образы лося и оленя. Из верхнепалеолитических крупных изображений копытных животных — мамонта, бизона, лошади, которые могли отражать круг именно этих представлений, — обращает на себя внимание тот факт, что на туловище некоторых из них нанесены схематичные рисунки, трактуемые исследователями как шалаши, хижины (в основном подобные композиции обнаружены в пещерах Франции). Таких «хижин» на животном чаще по две, что наводит на мысль, не попытка ли это передать в образе животного идею окружающего мира с органично включенным в него дуально организованным социумом? При восприятии мира первобытным человеком в первую очередь как его родовой территории, неразрывно связанной с человеческим коллективом, вселенная в результате «оказывается тождественной племенному пространству и социальной структуре племени или этноса». Например, у селькупов понятие «мир», «вселенная» выражено словом тэтты — земля, имеющим значение «реально существующая земля, страна». Весьма показательно в этом плане слово буга (бува, боа) в тунгусо-манчжурских языках, передающее понятие всего окружающего: земли, ближайшей местности, родины, вселенной, тайги, погоды, верховного божества, управляющего жизнью животных и человеческого рода, а также — понятия трех вертикальных миров, и даже рая и Бога (эвенки); но характерно, что у орочей это слово относилось к образу вышеописанной лосихи-мира.
Близкими словами обозначался круг сходных понятий и в некоторых тюрко-монгольских языках. В то же время по-тувински буга — бык (ср. рус. — бугай), в сказках это Сивый (Синий) Бык-исполин размером с горный хребет; подобный образ был известен и хакасам (бык у них — пуга, такое же название носила и определенная родовая группа); в этот ряд укладывается также бурятский тотемный образ быка Буха-Нойон, причем в эпосе этих народов Сивый (Синий) Бык — хозяин Алтая и связан, главным образом, с нижним миром, землей (может являться «хозяином земли»), плодородием. Но одновременно дух-хозяин Алтая мог представать и в облике Белого старца или женщины в белой одежде с ребенком на руках, верхом на светлом коне — все это достаточно красноречиво указывает на очень архаичные корни образа. В представлениях ряда сибирских народов сохранился также мифический образ мамонта — гигантского зверя подземного мира, в котором реконструируется «образ самой Земли»; внешний же облик его представлялся напоминающим лося или быка — его могли называть «земляным быком»; у некоторых народов, в частности селькупов, мамонт считался предком-прародителем. Для традиционного мировоззрения населения Северной Евразии отмечается наличие общей идеи «о Матери-звере как едином источнике рождающего начала».
Л. Р. Кызласов, исследуя богатое археологическое наследие енисейских племен, предполагает, что в неолите они обожествляли в образе коровы Великую Мать-прародительницу, породившую все сущее в мире, в том числе — светила и людей. Это представление, по его мнению, отразилось, помимо прочего, и в неолитическом наскальном искусстве данного региона, где изображения женщин в позе родов наложены на профиль коровьей или бычьей головы. Обычно подобные композиции в древнем искусстве (т. е. соединение женской фигуры и головы бовина, в том числе — в известных рельефах из Чатал-Хююка VII тыс. до н. э.) было принято интерпретировать в связи с культом быка — как оплодотворение богини мужским божеством в этом облике или как роды богиней быка (быков). Однако пересмотр материала в некоторых современных исследованиях приводит порой их авторов к заключению, что «с неменьшим основанием... можно оценивать эти композиции в русле метафорического отождествления женщины и коровы». «Воспроизведенная таким образом первозданная Оранта представляет собой древнейший антропоморфный образ самой Земли, ...в то время, как голова коровы представляет ее же более древнюю зооморфную ипостась». Соединение черт женщины и коровы мы встречаем и в нашем народном искусстве — вышитая Праматерь нередко изображалась с рогами, напоминающими коровьи; косвенно на эту ее ипостась указывает и тот факт, что в вышивке тверских карел подобная фигура носит название «копыто».
Культ коровы/быка (буйвола, бизона, тура) может считаться одним из наиболее древних и устойчивых как в Евразии, так и в Африке, причем связанным именно с картиной мира, землей, творением. Не случайно, по-видимому, в Европе среди погребений животных, прослеживаемых уже с верхнего палеолита, резко преобладал бык. В то же время в культурах Древнего мира носителями космологических черт могли быть и другие животные — так, по эламо-месопотамским памятникам реконструируется образ космического козла, который являлся и одним из воплощений Тиамат. На раннеегипетских изделиях (каменные и керамические сосуды и чаши IV тыс. до н. э.) космизм просматривается в образах гиппопотама/бегемота, а также лягушки, однако в обоих этих регионах имеются и явные следы культа коровы/быка. Характерно также слияние некоторых из вышеозначенных образов: например, древнеегипетская богиня-лягушка Хекет — богиня рожениц и воскрешения — порой выступала в ипостаси богини-коровы Хатхор (ср. образы огромного быка-лягушки в калмыцком фольклоре и лягушек-коровниц у русских — это якобы обращенные проклятые девицы, они по ночам выдаивают коров и сами полны ядовитого молока). Облик коров могли принимать все великие богини древности — Нут, Хатхор, Иштар, Инанна, Гера, Ио и др. Древнеегипетские Нут и Хатхор, во многом отождествляемые (и тесно связанные к тому же с культом дерева), очень близки великой корове африканских мифов, создательнице мира и праматери всего живого — весьма показательно, что культ буйволов у многих племен Судана был связан с матрилинейностью, происхождение материнской линии возводилось к женщине-буйволице.
Хотя египетская Нут, часто изображавшаяся в виде коровы, известна главным образом как богиня неба, но отголоски более тесной связи ее именно с землей можно уловить в «Текстах пирамид»: «Земля вся лежит перед тобою, ты охватила ее, окружила ты и землю, и все вещи своими руками». По мнению ученых, в древнейшие времена в Египте земля также представлялась в виде женского божества, как в большинстве мифологий, а в мифах о творении изначальный образ Нут обрисован лежащей в воде на груди своего супруга Геба. Как известно, Нут вечером глотала, а утром снова рождала солнце, однако такое представление могло проистекать, скорее, именно из олицетворения земли, под которую визуально уходят утром ночные, а вечером дневное светила. Вместе с ними тот же путь совершали, по мысли древних, и души людей, воззрениям же об уходе душ на небо предшествовали, также дожив до наших дней, более естественные представления о перерождении их через «чрево земли». В «Текстах пирамид» сказано по поводу умершего фараона, что Великая корова беременеет им и рожает его. Богиня Исида, культ которой в эллинистические времена в Египте вытеснил культ многих других богинь, «забирала в свое лоно мертвых, — по словам Плутарха, — и знакомила их с бессмертной жизнью», причем тот же Плутарх отмечал при описании обрядов древнеегипетских жрецов: «...они думают, что корова, как и земля, это образ Исиды». Древнегреческие Ио и великая Гера могли почитаться в облике коровы, причем в образе Геры явно присутствуют черты хтоничности и связи с культом земли.
Величайшая из древнеиндийских богинь, «мать богов» Адити отождествлялась как с землей (а порой и небом), так и с коровой (вышеприведенный отрывок из «Ригведы» о возникновении земли и мира из прародительницы относится именно к Адити). В индийских обрядах корова могла символизировать и одну из главных богинь Лакшми, которая порой носила эпитет «мать мира» и появилась, по некоторым версиям, из первичного океана при его пахтаньи, как и «корова желаний» Сурабхи. Образ священной коровы с женской головой характерен для индийского искусства, а в древнеиндийской литературе земля неоднократно именуется коровой, известен и мотив брака Рудры в образе быка с Пришни — пятнистой коровой, олицетворяющей, по некоторым текстам, землю.
Для южной и восточной Европы в период неолита по археологическим данным реконструируется образ космического оленя, постепенно вытесняемый космическим быком/коровой (характерно, что у русских эти животные были, видимо, семантически когда-то близки, так как известно даже диалектное название для коровы алынья); в то же время имеется предположение, что образ быка «в процессе развития как бы сращивался с образом космической черепахи». В изобразительном искусстве древней Европы отражение подобных представлений можно видеть, в частности, в культовых сосудах в форме бовинов, среди которых встречаются явно несущие на себе символику образа земли, как, например, сосуд (предположительно светильник) IV тыс. до н. э. с Балкан: расширенное, приземистое туловище коровы принимает форму квадрата в проекции сверху, углы которого оформлены как горы с ведущими на их вершины дорогами, а центр — столбовидным возвышением. Близкую символику, вероятно, можно предполагать в оформлении сосуда коровьими головами по сторонам света и ромбическо-меандровым орнаментом (гальштатская культура, I тыс. до н. э.).
По преданиям южных славян, земля стоит на быке, воле, буйволе, корове, олене (чаще — на их рогах, или они составляют нечто вроде пирамиды с другими животными — змеей, черепахой, рыбой); у осетин было также известно представление о поддерживающем землю быке, который несет ее на своих рогах. В индоевропейских языках, по наблюдениям лингвистов, образы коровы и быка проявляют наиболее устойчивую связь с понятием земли. А. Н. Афанасьев привел примеры соотнесенности коровы с землей и земным плодородием, указав для санскритского *go (сохранившегося в рус. говядо) такие значения, как бык, корова, земля (но также и солнечные лучи, глаз, небо). А. Н. Веселовский акцентирует для этого корня значение именно коровы и земли, а в мифологическом рассказе о том, как корова обогнала зайца, видит олицетворение в этих образах соответственно земли и луны. Судя по всему, в Древней Руси был известен культ коровы, связанный с луной и с женщиной — так, на Русском Севере в погребении женщины-славянки XII в. со стоянки Нефедьево найдены бусы с пятью металлическими привесками, на трех из которых — рельефные изображения голов коров, на двух других — лунница и шестилучевая звезда. Кстати, обращает на себя внимание имя небесной коровы в «Велесовой книге» (подлинность которой, как известно, вызывает большие сомнения — тем более этот факт интересно отметить) — она именуется Земун, перекликаясь с именами литовской и латышской богинь земли — Жемина и Земес мате.
Возможно, каким-то очень глухим отголоском древнего зооморфного образа земли в народной культуре русских являются отрывочные легенды о некоем подземном существе, называемом мамон, мамона, мамуна. Ему близок образ Индрика из «Голубиной книги», а у русских сибиряков он слился с аборигенным представлением о мамонте. Однако этот образ был известен также в центральных губерниях России, и немаловажно, что в ряде русских говоров мамон, мамона означает «желудок», «брюхо» (обращает на себя внимание также корень *мам-). В заговоре из Нижегородской губ. говорится, что «до потопа сей зверь пребывал, а после потопа погиб; до потопа он проходил горы и каменья и истоки водные...»; этого зверя могли считать «душою земли» и «силою или духом семян», а внешне он напоминал огромного лося или быка (интересно, что схематичные изображения мамонта в народном искусстве хантов и манси довольно схожи с нашей вышитой Праматерью). Героем некоторых русских игр является олень, сидящий в земле — «под коренем», под деревом или кустом, — напоминая этим сибирских олених-хозяек земли.
Образ богато плодоносящей земли явно просматривается в рождественском пироге Коровушка, изготовлявшемся, в частности, в Весьегонском р-не Тверской обл.: круглый, большой («как большущая-то гораздо»), он являл собой как бы распластавшееся туловище животного, процветшее пышным разнотравьем, в котором утопала коровья голова, а вокруг было посажено сорок маленьких «голубочков» и множество «молодчиков» в виде тоненьких жгутиков с головками — несомненно, это символы душ предков-потомков (семантика этого пирога близка короваю — см. ниже). Соотнесенность коровы с предками, а также с образом матери довольно явственно прослеживается в быту и обрядах русских: ее любили называть матушка, матуха, при первом отеле ей в некоторых местностях одевали на рога женский головной убор, а замужняя женщина, напротив, уподоблялась корове, судя по распространенным в ряде центральных губерний рогатым головным уборам. У украинцев был известен обычай, по которому мать новорожденного должна была лизнуть его, как корова, а в сказках сирота порой непосредственно обращается «мам» к завещанной матерью корове-помощнице, прорастающей после убийства ее чудо-деревом. Невеста при входе в дом жениха (на Русском Севере) в первую очередь шла к коровам и, кормя их свадебным хлебом, как бы просила у них благословения, как у пенатов дома.
Связь образов крупных копытных с представлениями о земле предков можно уловить и в многочисленных топонимических легендах, распространенных, в частности, по всей Восточной Европе, включая славян. Это рассказы об основании поселения, города на месте охоты на тура, оленя, на месте поединка с огромным быком, либо там, куда подобное животное когда-то привело людей. У восточных славян довольно многочисленны следы культа древнего тура, вымершего в Восточной Европе уже в XVII в. — в частности, в Киеве в XII в. находилась «Турова божница», а на горе над Галицким озером в Костромской губ. было «капище турово» близ села Туровского. Хотя реальным местообитанием туров были в большей степени равнины и леса, в фольклоре весьма показательна связь их с горами: «Сидить, як тур у горах» («Баба як тур»); «Выходила турица (вар. — царица, княгиня, красная девица, чур, чудо, кикимора) из-под каменной горицы (вар. — из горы, из пещеры; из-под камня горича)...»; «туры да олени по горам пошли» (вар. — «за горы»)...; Н. Ф. Сумцов отмечал перекличку фольклорных образов тура и Святогора.
С землей, горой сравнивается корова в заговорах при доении: «...Как с места на место земля не шевелится, так бы и любимая скотинка (чернушка, пеструшка и пр.) с места не шевелилась... Стой горой, дой рекой, озеро сметаны, река молока...» На отпирание молока у коровы в Архангельской губ. был известен следующий заговор:
«Стоит коровушка горою,
Бежит молочко рекою,
По пенью и по коренью,
И по светлому по каменью.
Так бы бежало у (имя коровы) молоцко».
Вспоминается образ скандинавской мифической коровы — матери богов, которая вышла в начале времен из бездны и вымя которой изливало четыре млечных реки (ср. довольно широко распространенную мифологему о четырех вселенских реках, о четырех райских реках и т. п.). Молочные протоки у коровы назывались «колодцы» или «колодези»; кстати, А. А. Потебня отметил, что процесс доения в сказках может выступать аналогом добывания живой и мертвой воды, а по индийским преданиям из сосцов чудесной коровы рассыпаются всевозможные блага — т. е. в ней как бы заключены сокровища земли.
Любопытная перекличка сказочных сюжетов о добывании благ или сокровищ из пещеры, из чрева божественной коровы (быка), либо из раскрывающегося чудо-дерева прослежена К. Бремоном по африканским материалам. Характерно, что при обращении к чудо-животному герой произносит: «Глина белая и охра красная, откройтесь». Из дерева здесь чаще получают богатства, аналогичные добываемым из пещеры (ср. в «Ригведе» об Ашвинах: «...приходите вы к дереву, где хранится сокровище»), но в некоторых вариантах сказок — отрезают куски мяса, сердце, как и из коровы. В попадающем же внутрь такого вместилища богатств герое просматриваются черты эмбриона, или возврата к эмбриональному состоянию, т. е. весь этот фольклорный цикл в своей основе был, вероятно, когда-то связан все с той же идеей возрождения, «круговорота жизни» через некий рождающий центр, в роли которого здесь выступают изоморфные друг другу чрево коровы (быка), пещера — т. е. «лоно земли», и сердцевина дерева.
Анализируя подобные сюжеты, В. Я. Пропп заключает: «Побывавший в желудке зверя считался побывавшим... в ином мире», причем «в обряде и мифе из поглотителя добываются все первые вещи, в том числе и огонь». У нас близкий мотив представлен в сказках типа «Крошечка-Хаврошечка», где героиня, пролезая сквозь ухо коровы (встречаются варианты и с быком) либо преображается сама, либо получает блага — выполненную работу (в европейских сказках в чрево черной коровы попадает порой Мальчик-с-пальчик). В связи с этим вспоминается русский обряд, зафиксированный в старинной рукописи XVII в.: «Аще человек чахнет, ходячи, неоживет, ни умрет, в... день зарезати корова, да лести на лохтях в брюхо до горла, и минет болезнь» (ср. с этим протаскивание больного сквозь отверстие в земле или сквозь развилку, дупло дерева). Обряды с заворачиванием умершего или инициируемого в шкуру коровы, быка и других животных, связанные с представлением об уходе в «иной мир» и последующем перерождении, были известны многим народам древности. В Древнем Египте, например, существовали церемонии с целью возрождения «посредством кожи», а также изготовления в форме коровьего брюха постамента для носилок с умершим с той же целью. В качестве аналога этому и описанному выше русскому обряду можно рассматривать приведенные Дж. Дж. Фрэзером примеры индийских обрядов, практиковавшихся еще в XVIII—XIX вв., — так, с целью излечения ребенка его протаскивали под брюхом коровы в направлении к ее голове. В обрядах типа инициационных изготовляли изображение женского начала природы в виде коровы, женщины или только «золотого чрева», внутрь которого помещался посвящаемый в жидкую смесь из молока, творога, масла, коровьей мочи и помета. В раннефилософских концепциях Древней Индии образ коровы являлся одновременно природой и человеческим родом — от двух ее сосков живут боги (первопредки), от двух других — предки и люди. Характерна перекличка индийского обряда с орфическими — инициируемый входил в чрево Матери-земли и получал молоко «от ее груди», перерождаясь через это.
Денисова И. М
Отступление:
Давно был изобретен плуг, и уже сколько времен прошло, а он все также не заменим.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Спасибо за ваш комментарий. Мы скоро его проверим и он появится в общей ленте.